Камергер вошел в королевскую опочивальню. Людовик XVI завтракал цыпленком, держа его прямо за ножку. На нем была ночная сорочка весьма сомнительной белизны. Он сел на кровати, подоткнув под себя одеяло.
– Ну что еще? Мне когда-нибудь дадут спокойно позавтракать? Ладно, говори, камергер. Только быстро!

В то утро 14 июля 1789 года было невыносимо жарко. Однако окна королевской опочивальни в Тюильри были закрыты: его величество ненавидел сквозняки. Камергер же в три ручья обливался потом, поэтому он обмахивался своей широкополой шляпой, как дама веером.
– Сир, народ осадил Бастилию.
– Но это же бунт!
– Нет, сир, это революция!

Людовик XVI вскочил с постели, бросив все, что осталось от цыпленка, на пол, устланный драгоценным ковром.
– Революция?! Уж не хотите ли вы, камергер, сами попасть в один из казематов Бастилии? Народ разогнать! И быстро, быстро! Где королева? Иди ко мне, моя милая, пойдем в сад. Революция, пфи.. В Париже! Видали? "Взятие Бастилии" им подавай. А еще чего?

Король ушел.
К вечеру солдаты, которым выдали карабины, окружили безоружную толпу, собравшуюся у входа в Бастилию на востоке столицы. Раздалась команда: "Примкнуть штыки!"

За ней другая: "Заряжай!"
Послали гарнизон швейцарцев: это было надежнее. К ночи манифестанты были разогнаны. Ходили слухи, что было много убитых и раненых. В прессе об этом не сообщалось. Собравшиеся в Зале для игры в мяч депутаты Генеральных штатов во главе с Мирабо потребовали провести расследование инцидента. Безрезультатно.

18 июля швейцарские гвардейцы окружили Зал для игры в мяч. Все депутаты были арестованы. Дворян попросили вернуться в свои владения, кроме тех, кто нес службу при дворе. Духовенство вернули в их приходы, кроме аббата Грегуара, которого отправили в Труа, на запад от Парижа. Депутатов от третьего сословия сослали на остров Эльбу благодаря соглашению, достигнутому с австрийским императором и Римским папой. Некоторые, впрочем, смогли избежать этой участи, но вынуждены были обитать в подполье…

Четыре года спустя, 14 июля 1793 года, плотный, но низкорослый молодой человек вошел в кафе "Прокоп" недалеко от Сен-Жермен, в двух шагах от Института напротив Пале-Руаяль на берегу Сены.

Молодой человек, заложив одну руку за борт жилета, будто у него болит желудок, направился к пустующему в глубине кафе столику. С сильным акцентом, который выдавал в нем южанина, он заказал обед и вино. В ожидании, когда его обслужат, он прислушался к очень оживленному разговору, который вели за соседним столиком трое мужчин.

Первый был широкоплеч, лицо у него было усеяно маленькими шрамиками, по которым можно безошибочно определить – оспа. Второй – весьма чопорный, одетый с изысканной элегантностью, подносил к носу лорнет и говорил спокойно и с достоинством. В отличие от первого, который хохотал как извозчик и шлепал служанок пониже спины. Наконец третий, самый молодой, был с лицом ангела. Пылкий молодой интеллектуал, каждая фраза которого получала молчаливую и благосклонную поддержку элегантного.

Одинокий посетитель слышал лишь обрывки разговора. Говорил самый молодой:
– От севера ждать нечего, прости меня, Максимилиан. Юг, граждане… Юг! Надо поднимать юг, который дворяне держат в черном теле.
– Вперед! – вскричал оспинный.
– Не извиняйся, – воскликнул, улыбаясь элегантный. – Ты прав. Юг! Твердая земля – твердые люди. Но пойдут ли они против дворянства?

Посетитель больше выдержать не смог:
– Они пойдут, мосье, пойдут. Я клянусь вам пресвятой девой: они пойдут. Я сам корсиканец; Корсика – с вами. Но я нахожу весьма неосторожным, что вы устраиваете заговор в подобном месте. Оно же кишмя кишит агентами короля.

Трое собеседников замолчали и с интересом смотрели на незнакомца. Его иностранный акцент их пугал. Оспинный правую руку запустил под плащ.
– Оставьте это, – сказал незнакомец. – Пистолет не нужен. Я ваш друг. Позвольте представиться: лейтенант артиллерии Наполеон Бонапарт. (Он произнес Буэнапарте.)

Трое других встали. Первым решился оспинный:
– Дантон, – сказал он сердито и протянул руку лейтенанту.
– Максимилиан Робеспьер, – сказал элегантный и, взяв за плечи молодого, представил: – А это Сен-Жюст, Луи. Наш поэт.

Четверо новых друзей решили немедля уйти из кафе. На улице они наняли фиакр.
– Предместье Сент-Антуан, – приказал Дантон кучеру. – Я знаю там одно местечко, где мы сможем спокойно все обсудить. Кроме того, там дают белое вино. И уверяю вас, очень недурное.

У въезда в предместье фиакр остановился. Чудовищное здание Бастилии бросало тень на окружавшие ее убогие постройки. Четверо друзей повернулись к высоким башням крепости. Сен-Жюст и Робеспьер глубоко вздохнули. Лейтенант Бонапарт приставил к глазам руку козырьком:
– Сверху, – наверное сказал он, – далеко видно. Как с вершин пирамид.

Дантон добродушно хлопнул его по спине и расхохотался:
– Россия, лейтенант. Сверху ты видишь Россию, черт меня побери. Пойдем, пропустим стаканчик. Не стоит терять голову из-за этой кучи булыжников.