Пламя. Пг., 1918, № 2. С. 24-28, 30.
Представление, которое можно было бы составить себе о личности Максимилиана Робеспьера по многочисленным трудам о Французской революции было бы далеко не полным, а во многих отношениях даже ложным, без тщательно проверенных биографических данных, относящихся к юношеским годам этого человека, когда формировался его характер, убеждения и весь моральный облик. К сожалению, такие данные не особенно обильны и недостаточно общеизвестны, ибо они разбросаны в различных мемуарах современников и монографиях, посвященных другим деятелям этой великой эпохи. попытку собрать эти отрывочные сведения сделал Эдмонд Пилон.

"Бал у принца де-Линь. В отдаленном кабинете гости толпились перед портретом Робеспьера работы Давида. Ангельское выражение черных прорезанных миндалиной глаз, меланхолическая улыбка, обнажавшая красивые правильные зубы, мистическое, набожное выражение этого лица мученика - все поражало зрителей. Давид видел его таким".

Из "Дневника поэта" Альфреда де Виньи.

Мишле в одной из самых блестящих глав своей "Истории революции" упоминает о "ничтожном слащавом портретике семнадцатилетнего Робеспьера". На этом портрете "он изображен с розой в руке - вероятно для того чтобы показать, что уже тогда он был членом "Академии Розати"(2). в Аррасе". Что представляло собой это содружество, носившее громкое название академии, мы увидим ниже. Робеспьер держит розу на груди. Под портретом трогательный девиз: "Все для моей подруги".

Роза была любимым цветком Максимилиана. Изо всех цветов, любить которые он научился у поэтов и у Руссо, она одна пользовалось исключительными симпатиями. Среди всех других цветов, которыми позже засыпали его мужчины и женщины, увлекавшиеся его холодной волей, чистотой его нравов и твердостью действий, - Максимилиан продолжал любить розу своей юности.

"Покрыт шипами стебель розы
В букете, данном мне, друзья..."

Так пел он в молодости на модный мотив, принося благодарность "господам Общества Розати", соблаговолившим принять его в свою среду.

Позже, живя в семье Дюпле, он всегда имел на рабочем столе своей убогой, холодной комнаты несколько прекрасных цветочков, сорванных нежной рукой дочери хозяина.

А еще позже, много позже, на религиозном празднестве 20 прериаля, посвященном Верховному существу, когда, ставши господином Франции и Конвента, он творит революцию и всецело ее воплощает, Нодье увидел его идущим несколько впереди других депутатов, одетого в темно-синий сюртук, в шляпу с плюмажем, опоясанного трехцветным шарфом, с "букетом на груди и с огромным снопом цветов в руках".

Таким образом, с ранней юности до безвременного заката его звезды, он неизменно хранил в руках или на груди нежный цветок идиллии, так хорошо выявленной Мишле и придающей его частной жизни тон нежной чувствительности: в ней именно его друзья видели символ истинно стоической красоты нравов.

"В нравственном отношении он нисколько не опустился", говорит о нем Мишле. И действительно, в его частной жизни нам неизвестен ни малейший безнравственный или низкий поступок. Воспитанный священниками и старыми благочестивыми дамами, проникшись духом "Эмиля" и древних классиков, он с ранних лет приучился отгонять всякие порочные побуждения, всякие бесчестные мысли и желания. Позднее его чистота поражала изнеженного, неустойчивого Мирабо. Марат прозвал его "несовратимым", а Буасси д'Англа, пораженный такой красотой внутренних качеств, говорил о Максимилиане, как об "Орфее", воскресшем среди людей.

"Лишите меня совести - говорит он сам в знаменитой речи 8-го термидора, - лишите меня совести, и я буду несчастнейшим из людей".

Уверяют, что уже в коллеже он своим безупречным поведением, любовью к труду и высокой чистотой помыслов являл пример той устойчивости в добродетели, в которой позже черпал всю силу против людей и их слабостей.

Все, кто знали его в частной жизни или были связаны с ним родственными узами, никогда не отрекались от своих мнений о нем. Все они ни за что не могли признать того, в чем его позднее обвиняли. Так, Елизавета Дюпле, вдова члена Конвента Леба, пишет про Максимилиана в своих "Мемуарах": "Мы любили его, как брата; он был так добр!" Как известно, именно Робеспьер был сватом в этом удачном браке по любви, соединившем младшую из дочерей Дюпле с членом Конвента. Вдова Леба, вспоминая этот светлый эпизод, ставший для нее единственной связью с жизнью, пишет: "Добрый Робеспьер явился, чтобы разделить нашу радость: этот милый друг сказал мне: "Будьте счастливы, Бабетт, вы этого достойны, вы созданы друг для друга"".

Шарлотта Робеспьер в своем благоговении перед братом прибавляет: "Я горжусь, что я единокровна с тобой, что я сестра великого Робеспьера, бывшего заклятым врагом всякой несправедливости, всякой низости..."

Наконец, Мишле от себя прибавляет: "Я нисколько не приукрасил Робеспьера. Все, что я сказал об его личной жизни, о столяре, о мансарде, о маленьком сыром дворике, несмотря на все внесшем тепло и свет в его безрадостную жизнь, - все это верно, и один из моих друзей, далеко не принадлежащий к поклонникам Робеспьера, сознался мне, что, читая мои строки, он прослезился".

Его сестра сообщает нам, каково было его детство. Когда умерла мать, Максимилиану еще не было полных семи лет, но уже тогда это был мечтательный, сосредоточенный мальчик, склонный к размышлению, с такой обостренной чувствительностью, что малейшая неприятность приводила его в слезы. В противоположность младшему брату Августину(3)., унаследовавшему основные черты отца, адвоката в провинциальном совете Артуа, Максимилиан и внешностью и чувствительностью характера больше походил на мать, которую столь рано потерял и которую так часто вспоминал до конца своей тревожной, полной испытаний жизни. "О, - говорит Шарлотта, - кто мог бы забыть эту дивную мать! Она так нас любила! И Максимилиан также не мог без волнения вспомнить о ней; каждый раз, когда в наших задушевных беседах мы заговаривали о матери, его голос менялся и глаза увлажнялись".

Вверенный, после смерти отца, заботам деда и теток, Максимилиан с детских лет стал проявлять склонность к набожности и благочестию. Духовные искания, захватившие тогдашнюю молодежь, пробудили в наиболее чутких детях ту мистическую лихорадку, котором в скором времени предстояло заболеть всему обществу.

Церковь и не подозревала никогда, каких великолепных последователей она готовила Жан-Жаку, одаряя сердца и умы тогдашних детей склонностью к мечтательности и любовью к самоуглублению.

Максимилиан, будучи ребенком, собирал много наивных гравюр и картинок. С ранних лет он начал любить цветы. Птиц он обожал. У него была целая голубятня, подаренная тетками. "Он часто приходил сюда в свободные от занятий часы, чтобы провести их в обществе своих милых пташек", - говорит Шарлотта Робеспьер в своих "Мемуарах". Высшим счастьем для него было играть с ними, холить их. Только после упорных просьб он изредка соглашался выпустить из клетки ту или другую птичку и доверить ее Шарлотте или другой сестре Генриетте. Рассказывают о том огорчении, которое причинила ему гибель одного из голубей, данного сестрам. Шарлотта сообщает об этом эпизоде в таких трогательных выражениях: "Как-то раз брат уступил нашим просьбам и дал нам голубя. Мы с сестрой были в восторге и дали клятву, что голубь ни в чем не будет терпеть нужды! Несколько дней мы оставались верны обещанию; вернее, это было бы так всегда, если бы несчастный голубок, забытый как-то нами в саду, не погиб ночью во время грозы. Узнав эту печальную новость, Максимилиан разрыдался и осыпал нас упреками, которые были нами вполне заслужены; затем он поклялся, что никогда больше не доверит нам своих голубей". И Шарлотта, уже дряхлой старушкой, прибавляет по этому поводу в своих "Мемуарах" тоном бесконечного сожаления:

"Вот уже шестьдесят четыре года, как по детскому легкомыслию я была причиной огорчения и слез моего старшего брата; и все-таки еще и теперь мое сердце обливается кровью при воспоминании об этом эпизоде".

Благодаря таким исключительным душевным качествам, доброте характера и сердцу, с детства открытому для лучших чувств, Максимилиан с молодых лет приобрел много выдающихся друзей и покровителей. По рекомендации аббата Сен-Вааста он поехал в Париж для поступления в лицей Людовика Великого и был тот час же принят. Его усидчивость, любовь к серьезному чтению и его высоконравственный дух быстро завоевали ему симпатии и доверие наставников.

Максимилиан пользовался также любовью своих соучеников. Шарлотта рассказывает, что в лицее ее брат защищал слабых против сильных.

Лазарь Карно в своих мемуарах упоминает, как сильно поразила и опечалила Робеспьера смерть младшей сестры Генриетты и аббата Делароша. Именно эти две утраты оставили на его челе ту печать меланхолии, которую он сохранил всю жизнь. Только юношеской жизнерадостности Станислава Фрерона и пылкому энтузиазму Камилла Демулена, его соучеников, удавалось приподнять покров преждевременной суровости, омрачавшей его юное чело.

Вместе эти молодые люди читают "Историю римских революций" Верто, Плутарха, Монтескье, "Эмиля" и "Речь о неравенстве". Все трое мечтают о будущем, и меж тем как на общем конкурсе Демулен оспаривает у Андре Шенье, своего соперника из Наваррского лицея премию за красноречие, - Фрерон и Робеспьер мечтают о республике и свободе, которую они подарят миру. Только во время каникул, на короткий срок смиряется бешеный полет фантазии в область химер; юные мудрецы возвращаются на лоно природы, видятся со своими близкими и с родными местами. Демулен возвращается в Гиз, уже очарованный образом Люсилы,(4). и лелеет план своего лирического "Дафниса и Хлои". Максимилиан едет к Шарлотте, со своими голубями, с добрыми друзьями монахами, с младшим братом Августином.

Приученная Бюффоном, Руссо, Бернарденом де Сен-Пьером к обожанию природы и к сближению с ней, французская молодежь дореволюционной эпохи увлекалась цветами и животными, бродила по полям и лесам, предавалась сладостным мечтам под сенью дубрав.

Романтичность, чувствительность, скрывающая чистую любовь, - доселе фривольную, - взлет духа, очарование искусств, музыка, поэзия - все это царит над сердцами. Революция проснется в цветах. От женщин и Руссо она возьмет это горение любви, эту страсть к жизни, влечение к земным красотам, к садам, к флоре и птицам, - ко всему тому, что величавой поэзией будет воспето в "Календаре республики" Фабром д'Эглантином.

Неразрывно с идеей преклонения перед природой растет и крепнет идея свободы. Без листьев, сорванных в Пале-Рояле Демуленом и брошенных в толпу как символы надежды Бастилия. быть может, никогда не была бы взята.

Озаренные улыбкой, разряженные женщины идут навстречу тем, кого они очаровывают. Так навстречу очарованным и растроганным Дантону, Демулену и Верньо придут Луиза Жели, Люсила и Кандей.(5). Листва, под сенью которой мечтает в Арраса двадцатилетний Робеспьер, благоухает акацией, виноград обвивает эту сень; она усеяна лепестками и убрана гирляндами. Это роща "Розати" Названное "Колыбелью Роз", это место цветов и благоуханий было избрано как сборный пункт членов "Академии". Разные розы, всюду розы покрывали трелью землю, столы, венчали бюсты Шапелля, Шольё и Жана де-Лафонтена. На маленькой современной гравюре изображена эта колыбель роз с бюстами трех поэтов, с грудами цветов и столами, уставленными бокалами и вином. Сюда юный Робеспьер пришел восславить природу и ее прелести. Члены общества "Розати", в большинстве добрые обыватели, мягкосердечные представители магистратуры, аббаты, адвокаты и офицеры, приняли Максимилиана в свою среду. В день, назначенный для торжественного приема, ученый Ардюэн представил кандидата, а де-Ко прочел хвалебное приветствие. Юный член "Розати" ответил маленькой анакреонической одой, которую спел самолично. Вот она:

Покрыт шипами стебель розы
В букете, данном мне, друзья.
Стихами чествуя меня,
Мою конфузите вы прозу.
Меня в смущенье привела
Вся лестность вашего привета,
Ведь роза - ваша похвала
Шипы - обычай ждать ответа.

После Максимилиана пели еще другие члены "Академии", но героем дня был он! Грация его стишков всех растрогала, неуверенность тона выдавала волнение, приведшее всех в умиление.

И теперь участь его сердца окончательно решена. Он весь захвачен настроениями момента. Будущее воспевается в экзальтированных строфах; он полон гармонии и надежд. На короткое время суровость черт лица смягчается улыбкой, глаза сверкают, взгляд светлеет, становится более открытым.

Но для Максимилиана пробил решительный час. Неудовлетворенный этой приторной, жеманной средой, уставший от ребяческих стишков и куплетиков, всецело поглощавших "Академию", Робеспьер возмечтал о более могучей природе, о широком просторе, о новых местах...

Задержавшись на миг на провинциальных забавах, он находил нерадостным для себя, для своих надежд и планов воспевать под сенью роз вино и муз.

С некоторого времени его охватило непреодолимое желание посетить Руссо, поехать в Монморанси, чтобы облобызать убогий порог обители своего бога. И он покидает все, отряхивает чары любви, навеянные розами, едет в Париж, где поступает вторым секретарем к прокурору Нолло и пишет трогательное письмо аббату Пруаяру; в этом письме он, под предлогом необходимости посетить епископа аррасского,, находившегося тогда в Париже, просит денег и платья. А в апреле уезжает в Монморанси... (6).

_______

Весна... Природа пробуждается. Холмы Андильи покрыты подснежниками. Рощи Эрмитажа благоухают фиалками, а могучие вишневые деревья начинают покрываться снежно-белым пухом. Но вот наконец и Монморанси. Путник узнает столь часто описанный сад, слышит лепет родника под деревьями. Он в Эрмитаже. В маленьких оконцах, сотрясаемых ветром, Максимилиан замечает слабый свет. Невыразимое волнение охватывает его: еще момент, и он очутится пред Жан-Жаком, он увидит гения во плоти и крови, он облобызает благоговейными устами руки старца, который поднимется для благословения...

Руссо! Он в Монморанси, - одинокий, покинутый, ненавидимый философами и ханжами... Один в своем открытом павильоне... Мадам д'Удето не пришла, не принесла цветов; мадам д'Эпине не прислала ни яиц, ни козьего молока. Он здесь, покинутый, молчаливый, с больным сердцем, пред мерцающей лампой. Уже час, как Тереза ушла; она в деревне или на соседней ферме; в уголке скрючившаяся и охающая тетушка Левассёр возится подле зажженного камина. Суровая, захватывающая, трагическая в своем величии картина! И вдруг за дверью шаги, робкий стук в ставень. - Кто? - нет ответа. Руссо встает, идет открыть. Молодой человек входит, что-то лепечет. Руссо растроган, бросает свою суковатую палку, протягивает руки и прижимает к своей груди эту юную голову, это лицо, орошенное слезами. Несколько позже за столом они беседуют, токуют о будущем.

Старец счастлив; он поднимает свои дрожащие руки, благословляет пришельца и антично-величавым жестом посвящает его Природе и Истине... (7).

В те времена все пылкое и молодое стекалось к Жан-Жаку(*)..( Все испытывали на себе его влияние. И, однако, никто не сохранил к нему более благоговейного чувства, чем Робеспьер. "Я видел тебя на склоне твоих дней, - напишет он позже, в зените своего могущества, - и это воспоминание является для меня источником горделивой радости; я созерцал твои величавые черты; я видел печать скорби, на которую осудила тебя людская несправедливость.

С тех пор я понял все тяготы благородной жизни, посвящающей себя культу истины; они не испугали меня... Твой пример пред моими глазами... Я хочу идти по твоим священным следам, если бы даже мне суждено было оставить имя, неведомое грядущим векам. Счастлив я буду, если в опасной карьере, открывающейся перед нами волей грядущей революции, я всегда останусь верен стремлениям, почерпнутым мною в твоих писаниях". Эти слова, извлеченные из прекрасного "Посвящения памяти Руссо", позже написанного Робеспьером со всем пылом его души, является высшей похвалой, какой когда-либо удостаивался великий женевец.

Максимилиан мистик, и его культ Руссо находит свою истинную мощь и выражение только в тех же местах, где жил Жан-Жак, где он видел его очаровательным и в то же время трогательно жалким старцем. Посетив Руссо весной на заре жизни, Робеспьер, уже во цвете лет, будучи всесильным членом Конвента, снова совершает паломничество в эти места, как бы для того, чтобы утвердиться в своих стремлениях и окончательно отдаться своей судьбе. Эрмитаж снова увидел давнего посетителя.

Таким образом, встреча юного мечтателя и старого философа весною 1778 г. имела решающее значение. Жан-Жак всецело овладел этим сердцем отрока.

Максимилиан не был красив; по крайней мере ему не хватало очарования и привлекательности Сен-Жюста, хотя бы, или Барера. Его лицо не оживлялось веселым смехом, как у Фабра или Демулена; но оно не было также столь энергичным и до того уродливым, чтобы в некоторые моменты подъема само безобразие очаровывало, как то было у Дантона. Черты Робеспьера были хороши только выражением, которое им давал внутренний огонь; "рот был широк, губы бледны и сжаты"; мигание его глаз производило неприятное впечатление; "бледное, печальное лицо" не отличалось привлекательностью. Не принимая всецело ни описания Мерлена де-Тионвиля, сравнивающего его лицо с кошкой или тигром, ни пышущего ненавистью портрета мадам де-Сталь, рисующего его еще молодым "с отвратительными чертами лица, бледного и с зеленоватыми венами", нельзя все-таки не поражаться чрезвычайно малой экспрессивностью этой физиономии, такой бесцветной, серой и плоской. Его брат Августин был симпатичнее; "из него, говорит Шарлотта, вышел бы великолепный военный". Затем она прибавляет: "Максимилиан не был так хорош". Портрет, на котором Буайи изображает его в 24 года, не отличается больше чрезвычайной тонкостью маленькой безымянной пастели, где он представлен с розой в руке. Но по мере того, как возвышается его судьба и определяется его путь, Робеспьер силится исправить промахи природы, сделать свою внешность более привлекательной, более выразительной и даже, по возможности, более кокетливой. Приехав а Париж с маленьким запасом белья, он вскоре входит во вкус кружев, тонких тканей, пудры, сбрасывает неприглядный оливковый сюртук, в котором приехал из Арраса.

Позже у Дюпле он носит нанковые панталоны, сюртук в полоску, чистый, франтоватый галстук и жилет, туго обтянутые чулки, напудренные взбитые волосы. Виван Денон видел его однажды в Тюильри в сатиновом, расшитом розовым шелком, жилете; позже на празднестве Высшего существа, он носил светло-синий сюртук и всецело подчинился моде того революционного дендизма, самым ярким выразителем которого был Сен-Жюст.

С ранних лет он старался нравиться женщинам и это удавалось ему. Увлекаясь "Элоизой" и "Исповедью", он рано начал выказывать предупредительность к женщинам, которые были с ним приветливы и милы. Шарлотта пишет:

"Любезность моего брата по отношению к женщинам завоевывала их симпатии. Мне кажется, что некоторые из них питали к нему нечто большее, чем обыкновенную дружбу. Мадемуазель Дезорти любила его и пользовалась взаимностью". Ей Робеспьер писал стихи, сочинял мадригалы и слащавые послания, вроде приписываемой ему поэмы "Муфта".

Будучи в лицее Людовика Великого, он сочинил пылкое объяснение знаменитой певице Дюгазон, которое, впрочем, осталось без ответа. В 1789 г., став депутатом Национального Собрания, Максимилиан по отношению к женщинам сохранил свою провинциальную деланность и рисовку воздыхателя. Распущенность Ламетов, развращающий пример такой колоссальной фигуры, как Мирабо, и шутки Камилла ни на йоту не нарушают чистоту его сердца и помыслов. Женщины, для которых скромность, целомудрие и сдержанность представляют столько же очарования, как развращенность, были пленены его аскетизмом. Именно этим, по уверению Мишле, он приобрел свое огромное влияние на женщин. Никто, говорит великий историк, не умел внушать женщинам больше доверия к себе, чем Робеспьер. Элегантность его фраз, прочувствованность речей, строгость нравов, нарочитая изысканность манер, тщательность туалета, наконец, спартанская бедность , все это увеличивало его власть над женщинами. Строгий к небрежности в костюме и в выражениях и к революционному "тыканью", он даже в тягчайших обстоятельствах сохранял неизменно ту внутреннюю и внешнюю корректность, ту ласковую убедительность и холодную волю, которая зачаровывала женщин и доводила до того, что часто, слушая его в Конвенте, они вдруг разражались рыданиями и с лицом, орошенным слезами, неистово аплодировали в патетических местах. "Сигнал к аплодисментам всегда давался женщинами и перекатывался по всему залу с энтузиазмом боготворения".

Друг музыки, цветов, птиц, он, живя в семье Дюпле, часто подсаживался к клавесину, а вечером, вместе с Корнелией, Елизаветой и Софией(8)., читал "Федру", "Британикуса" и другие трагедии Расина, которые до того любил, что при чтении их его голос дрожал, и глаза увлажнялись. Как и все последователи Руссо, Максимилиан любил также прогулки, деревья и всякие растения. Елисейские Поля, которые он предпочитал пылкому и греховному Пале-Роялю, часто видели его бродящим по своим тенистым дорожкам, в сопровождении барышень Дюпле и любимой собаки Брунта, и останавливающимся время от времени, чтобы подать милостыню маленьким савоярам.

За исключением мадам де-Сталь, все женщины, знавшие его, сохранили о нем наилучшие воспоминания. "Многие, говорит Мишле, хранили его портрет, как икону". Таковы же отзывы мадам Керальо, которая знала его еще в Аррасе. У бедной сестры Мирабо вырываются такие страстные крики: "Мой дорогой Робеспьер, ты орел, парящий в небесах; твой ум и сердце обольстительны. Твой боевой клич --это любовь к добру"(**)..

Его сестра Шарлотта, оставшаяся в Аррасе, боготворила его. В бытность его членом учредительного собрания она неизменно посылала ему в подарок "варенье, либо засахаренные фрукты, которые он так любил, либо какие-нибудь другие лакомства". Велико было огорчение и почти(9). ревность этой девушки, когда она позже стала убеждаться, что он привязывается к семье Дюпле.

Как только стало известно, что его стараниями подготовляется возврат к благочестию, к культу Разума и Высшего существа,(10). энтузиазм не знал границ, и Робеспьер был провозглашен Мессией.

Во время его диктатуры(11). женщины так сильно привязались к нему, что постепенно под их влиянием этот неукротимый человек стал слабеть; стал смягчаться его характер, уломать который было не под силу ни Дантону, ни Марату, ни Геберу.(12). Мишле правильно подметил, что под оболочкой холодной жестокости деспота Максимилиан таил сердце, слабое к тщеславию и гордости, и что именно через это ему суждено было погибнуть...

Робеспьер погубил себя слабостями юности; это сантиментальное сердце слишком рано познакомилось со сладким Расином и горьким Жан-Жаком. Он был слишком растроган, слишком любил прозрачную чистоту роз, печальную напевность клавесина и голубков. Маленькие часовенки детства стали впоследствии теми жертвенными алтарями, на которые он думал взойти. Без преувеличения можно сказать, что он умер от этих вещей, от излишнего благочестия, которое в нем развивали в детстве, от избытка добродетели, доведенной в нем до такого пароксизма, что он возымел намерение уничтожить на эшафоте всех тех, кто не мог сравниться с ним в снежной белизне...(13).

__________

Жизнь такого человека наводит на много размышлений самого разнообразного характера. Но вся она направляется молодостью, которая раз навсегда дала ей свое определение. Как мы видели, молодость Робеспьера была, по преимуществу, сантиментальной и трудовой. Трогает она нас именно своей сантиментальностью. Голуби его детства, празднества "Розати", путешествие в Монморанси - вот единственные этапы этой добродетельной юности, вот весь опыт и знание света, которым располагал Робеспьер перед вступлением на стезю революции.

Смерть не могла испугать его; на примерах христианских мучеников и римлян он с ранних лет научился презирать ее. "Нет, Шометт, нет, - сказал он в одной из своих знаменитых речей, - смерть не вечный сон, смерть - это начало бессмертия".

И.А-н.(14).

Примечания Eleonore
1. То, что пишет м-сье Эдмон Пилон, весьма трогательно, но сколько же он здесь напутал! Впрочем, по порядку.
2. Странное соединение. Помнится, Максимилиан рассказывал отдельно про общество Розати и отдельно про Академию.
3. У вас в России принято сейчас писать "Огюстен", и так правильнее звучит.
4. Сколько же лет ей могло быть в то время , о котором пишет автор? А еще, поговаривают, что Камилл сначала был увлечен ее матушкой...
5. Не знаю насчет Кандей, но бедняжка Люсиль младше меня, когда она погибла, ей было двадцать два; Луиза же вообще вышла замуж за Дантона в шестнадцать, и успела прожить с мужем всего лишь чуть больше полугода...
6. Хотелось бы мне знать, про какое именно время пишет автор! Здесь все так перепутано! Максимилиан упоминал, что посетил Жан-Жака в Эрменонвиле (это около Парижа), когда был студентом. А работа у Нолло была позже, когда он уже вышел из университета. И Розати в Аррасе - еще позже, когда он возвратился в родной город.
7. Я никогда не слышала от Максимилиана каких-нибудь подробностей о визите в Эрменонвиль. Откуда м-сье Пилон взял все это?!
*. Никто не избежал этого влияния. Друг Максимилиана, Карно посетил Руссо в Париже. Кто не мог его видеть, покупал его книги. Об этом свидетельствует, например, следующее письмо Наполеона, тогда артиллерийского офицера, к женевскому книготорговцу: "Обращаюсь к вам с просьбой прилать мне Мемуары мадам де-Варан", как материалы к "исповеди Руссо" (прим. Э.Пилона).
8. Корнелия - это я, а вот Софи с нами в это время уже не жила, она вышла замуж и уехала в Овернь; а еще одну сестру звали Виктория.
**. А. д'Альмерас. - "Поклонницы Робеспьера" (прим. Э.Пилона).
9. "почти"!??
10. Но культ Разума и Культ Верховного Существа - это совершенно разное!!! Культ Разума с его непристойными карнавалами в храмах, когда красивых скромных девушек принуждали изображать в полуобнаженном виде богиню Разума, придумали безбожники вроде Эбера или Фуше. А Культ Верховного Существа - это совсем другое, возвышенное. И этот прекрасный праздник - он ведь пришелся на Троицу, это не случайно.
11. Помню, как больно ему было, когда его обвиняли в стремлении к диктатуре.
12. У вас в России принято сейчас писать "Эбер", и так правильнее звучит.
13. .....................
14. Это, полагаю, тот гражданин, который подготовил для журнала весь материал.